«…два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.

Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди,

грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю,

даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять

глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!

Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий,

возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится»

                                                                                                                                                            (Лк. 18, 10-14).

Прежде всего, нам нужно понять, кто такой мытарь и кто такой фарисей.

Мытарь, если искать ему соответствий в нашем времени, более всего похож на нынешнего

коллектора: это был человек, скупавший у государства долги и налоговые обязательства

населения и потом собиравший с населения эти долги с процентами, пользуясь

бандитскими методами.

А фарисей – это примерно нынешний активный прихожанин: человек, регулярно

посещающий храм, молящийся по уставу, убежденный, что вера – центр человеческой

жизни и жить должно по законам и регламенту, определенному священным писанием.

Если мы это вспомним, притча уже покажется нам гораздо более

неоднозначной, чем при том прочтении замыленными глазами, когда мы помним не

исходный смысл слов, а лишь и именно те значения, которые развились у слов уже на

основании этой притчи.

Говорят, эта притча о гордости и об уничижении гордящегося. Возможно, она говорит и об

этом тоже – но не только об этом. И, возможно, она говорит об этом не так (и не то), как мы

думаем.

О чем просит фарисей?

Поразительно – но он ни о чем не просит! Его молитва – это молитва благодарения, а не

молитва нужды; по-видимому, он молится самой совершенной из молитв. И он не

приписывает себе заслугу своих достоинств и своей совершенной жизни – он заслугу того,

что он все заповеданное исполняет, относит всецело на счет Бога. Он чувствует себя

любимцем Бога, созданным иным, чем прочие люди, погрязшие во грехах и не

соблюдающие закона. Фарисей же исполняет даже больше, чем требуют закон и регламент:

постится больше заповеданного и отдает больше, чем требует закон, согласно которому

десятина взималась лишь с урожая и скота (а не со всего приобретенного).

Фарисей здесь является как вещь, целиком и даже с небольшим избытком заполнившая

свои границы, занявшая положенные ей пределы, полностью осуществившаяся.

Вещь, с которой ее Творцу как бы нечего больше делать.

О чем просит мытарь?

Мытарь просит Господа о примирении. То есть – он не просит ни о чем конкретном – он

просит лишь о том, чтобы снова войти в соприкосновение с Богом. О том, чтобы та

определенность его, которую он создал своими грехами и которая висит над ним, как

крышка гроба, заслоняя его от неба, была снята – и ему снова открылось поле

возможностей.

Фарисей благодарит за то, что он совершен, то есть – завершён – мытарь же просит о

возможности начать.

Толкование в контексте.

Но не будем заблуждаться – любая (даже самая правильная и хорошо оформленная)

определенность сковывает человека гробницей – о чем и говорит Иисус, сравнивая

фарисеев в другом месте с гробами окрашенными, красивыми, внутри которых лишь кости

и прах (Мф. 23, 27).

Заметим – так удаленные части Евангелия открывают истинное значение друг друга.

Но еще больше помогают открыть значение друг друга близкие друг другу евангельские

эпизоды – на первый взгляд, разрозненные и даже вызывающие в нас недовольство

прерывистостью сюжетного хода. Полагаю, в ряде случаев, плавность сюжетного хода

приносилась в жертву именно смысловым стяжениям и соответствиям. Как в случае с

притчей о мытаре и фарисее. Ибо сразу за этой притчей у Луки следует эпизод о

приносимых к Иисусу младенцах – и слова о том, что только приняв Царствие Божие, как

дети, мы можем войти в него (Лк. 18, 17).

Почему нужно быть как дети?

Св. отцы, бывшие в большинстве своем монахами и детей видевшие редко,

толковали этот эпизод в том смысле, что для вхождения в Царствие небесное нужна

детская незлобивость, смирение и кротость.

Мы, будучи мирянами, можем только удивляться тому, как детям можно приписать эти

свойства. Во всяком случае, дети ими обладают так же редко, как и взрослые. Чтобы точно

понять, что здесь сказано, нужно выделить свойство, неустранимо присущее детям,

конституирующее свойство «детскости». Такое свойство только одно – это способность

расти. Взрослый тем и отличается от ребенка, что он уже вырос.

Таким образом, в Царствие небесное входят те, кто не потерял способности расти.

В Царствие небесное врастают. А те, кто утрачивает эту способность, становятся

красивыми гробами самих себя задолго до своей очевидной смерти. Господь же – не Бог

мертвых, но Бог живых (Лк. 20, 38) – и Ему нечего делать с раскрашенными гробами.

В связи с этим становятся понятны и финальные слова притчи: «ибо всякий,

возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится». Возвысивший себя

сам оказался выше всех – и потому ему расти больше не нужно. Он прекратит рост, потому

что уже на всех смотрит свысока. Когда все ниже тебя – это препятствие в развитии.

Унижающий себя, видящий вокруг тех, кто выше – открывает себе пространство роста и в

себе – желание роста. Потому что очень интересно посмотреть – что там, на уровне тех,

кто выше. Потому что когда кто-то выше – это стимул развиваться.

«Фарисей» значит «отделившийся».

Слово «фарисей» происходит от древнееврейского глагола со значением «отделяться»,

«обособляться». И наш фарисей чувствует себя завершенной вещью еще и в том смысле,

что он «не таков, как прочие люди». Меж тем, христианство учит нас, что каждый наш шаг

навстречу Богу – это одновременно наш шаг навстречу каждому человеку, что нас рост в

сторону Бога – это одновременно рост к слиянию с каждым. Принимая в причастии кровь

Христову, мы не только даем возможность течь в наших жилах крови Бога – но мы и даем

простор течь в наших жилах крови всех причастившихся.

В Царствие Божие «врастают», «увеличиваясь» сразу во многих направлениях, открывая в

каждом ближнем Бога и открываясь Богу в каждом ближнем.

Поэтому в христианстве всего две заповеди – о любви к Богу и о любви к ближнему –

и это, как мы видим, тоже заповеди роста.

Любить ближнего как себя – это значит (во всяком случае – в одном из смыслов) увидеть в

нем не отдельного, а тоже себя. «Дорасти» до общности с ним. Так пальцы руки могут

внезапно осознать свою причастность одной ладони.

Что же мы должны вынести для себя из этой притчи?

Неверно было бы сказать по прочтении: «Благодарю тебя, Господи, что я не таков,

как тот фарисей».

Мы просто должны понять, что цель мытаря – открыть новое поле

возможностей – вполне может быть достигнута и средствами фарисея – то есть

выполнением всех законов и регламентов – в том случае, если мы будем в них видеть

средство, а не цель.

Средство выхода на новый уровень – в новую степень близости и любви с людьми и Богом.

Журнал "Фома" и Татьяна Касаткина, доктор филологических наук, заведующая отделом теории литературы ИМЛИ им. Горького РАН.