Спросила недавно своего знакомого,живущего в Донецке о том,

какая  сейчас у них там ситуация.

Он ответил словами  Иоанна  Златоуста.....

"Что мне сказать, и о чем говорить? Теперь время слез, а не слов; рыданий,

а не речей; молитвы, а не проповеди.

Так тяжко преступление, так неизлечима рана, так велика язва: она выше

всякого врачевства и требует высшей помощи.

Так и Иов, лишась всего, сидел на гноище, и услышав об этом, друзья пришли и,

увидев его издали, разодрали одежды,

посыпали себя пеплом и сильно восстенали.

То же и теперь надлежало бы сделать всем окрестным городам, –

придти к вашему городу и с полным участием оплакать случившееся.

Тогда Иов сидел на гноище; ныне наш город сидит в великой сети.

Тогда дьявол напал на стада, на рогатый скот и на все достояние праведника:

теперь он излил свое неистовство на целый город.

Впрочем, и тогда и теперь попустил это Бог: тогда для того, чтобы

тяжкими испытаниями более прославить праведника; теперь для того,

чтобы этим чрезмерными бедствием сделать нас более смиренными.

Дайте мне оплакать настоящее. Семь дней молчал я, как друзья Иова:

дайте мне теперь открыть уста и оплакать это общее бедствие.

Кто пожелал зла нам, возлюбленные? Кто позавидовал нам?

Откуда такая перемена?

Ничего не было славнее нашего города;

теперь ничего не стало жалче его.

Народ, столь тихий и кроткий и, подобно ручному и смирному коню, всегда

покорный рукам правителей, теперь вдруг рассвирепел и натворил таких

бедствий, о которых и говорить непристойно.

Плачу и рыдаю теперь – не о великости угрожающего наказания, а о

крайнем безрассудстве соделанного.

Если царь и не оскорбится, и не разгневается, не накажет нас и не предаст

мучениям: то, скажи мне, как мы перенесем стыд от наших дел?

От плача прерывается моя беседа; едва могу открыть уста, двигать языком и

произносить слова: тяжкая печаль, как узда, удерживает мой языки

останавливает слова.

Ничего не было прежде счастливее нашего города; теперь нет ничего

горестнее его.

Жители его, как пчелы, жужжащие около улья, каждый день толпились на

площади, и все доселе почитали нас счастливыми за такое многолюдство.

Но вот теперь этот улей опустел; потому что. как пчел (разгоняет)

дым, так и нас разгоняет страх.

И что сказал пророк оплакивая Иерусалим, то же и нам прилично сказать теперь:

город наш стал, «яко теревинф отметнувый листвия и яко вертоград

не имый воды» (Ис.1:30).

В не орошаемом саду торчат деревья без листьев и плодов;

таков стал теперь и наш город: как оставила его помощь Всевышнего,

он опустел и лишился почти всех жителей. Нет ничего любезнее родины;

но теперь нет ничего горестнее ее.

Все бегут из родного города, как из сети; оставляют его, как пропасть,

выскакивают, как из огня. Как от дома, объятого пламенем, с великого

поспешностью бегут не только живущие в нем, но и все соседи, стараясь спасти

хоть нагое тело; так и теперь, когда гнев царя, подобно огню, угрожает упасть

сверху, каждый спешит удалиться и спасти хоть нагое тело, прежде чем этот

огонь, идя своим путем, не дойдет и до него. Наше бедствие стало загадкою:

без врагов бегство; без сражения переселение; без пленения плен!

Не видали мы огня варварского; не видали и лица врагов:

а терпим то же,что плененные.

Все знают теперь о нашем бедствии, потому что, принимая к себе наших

беглецов, слышат от них о поражении нашего города."

Иоанн Златоуст. О статуях. Беседа 2