Мы учимся молиться, просто повторяя славословия, но мы должны понимать, что слышим,

что говорим. Между тем, многие верующие относятся к текстам молитвословов или

Псалтири как к заклинаниям. Это совершенно недопустимо, потому что в христианстве, в

отличие от язычества, нет магии. Нет ничего такого, что можно было бы просто вслед за

кем-то произнести, и по волшебству твоё желание будет исполнено.

Нашего Бога невозможно заклясть. Его можно попросить, добавив: «Да будет воля Твоя»,

но обязательно – всею душою. Только как отзовётся на молитву душа, если молитвословия

останутся нами не поняты?

Слово Священного Писания, слово богослужебной поэзии обращено не только к сердцу, но и к разуму человека. Конечно, у священных текстов есть глубинные смыслы, понимание которых требует не только знания языка, но и подготовки другого рода. Однако первый, языковой, слой их значения должен быть доступен обязательно.

Многим кажется, что церковнославянский язык понятен и так, учить не надо. Да, конечно,

есть незнакомые слова, их значение нетрудно посмотреть в словаре, об остальном можно

догадаться…

И тут мы попадаем в ловушку. Подвох состоит в том, что правильно понимать молитвы на

славянском языке нам мешают как раз те слова, которые кажутся известными. Внешне они

очень похожи на русские (тем более, что большинство из нас пользуется молитвословами,

где церковнославянский текст напечатан русским шрифтом), но по смыслу очень

отличаются. Их называют – «ложные друзья переводчика».

Вот почему так важно пользоваться словарями.

Среди самых известных – «Полный церковно-славянский словарь» протоиерея Григория

Дьяченко, «Церковно-славянский словарь для толкового чтения Святого Евангелия,

Часослова, Псалтири, Октоиха (учебных) и других богослужебных книг» протоиерея

Александра Свирелина. О. А. Седакова выпустила специальный словарь, посвящённый

лексике, которая рождает множество ошибок и недоразумений – «Церковнославянско-

русские паронимы». Поверьте, его можно читать как детектив или как приключение.

С точностью до наоборот.

Есть такие слова в церковнославянском и русском языках, которые при внешней

идентичности не только имеют противоположные значения, но ещё и негативно

окрашены.

Представьте, слышит человек, что священник возносит молитву об упокоении раба Божия имярек «в месте злачне, месте покойне» и ужасается. Ведь в современном русском языке «злачным» называется то самое «место, где предаются кутежам, разврату»!

Но дело в том, что в славянском это слово значит совсем другое – «приятное место, обильное сочными травами, злаками», поэтому так образно именуются райские обители…

«Изыде Исаак поглумитися на поле к вечеру» (Быт 24, 63), «В заповедях Твоих поглумлюся, и уразумею пути Твоя» (Пс 118, 15), – читаем мы в Священном Писании. И приходим в недоумение, если не знаем, что слово «глумиться», которое в наше время означает изощрённое издевательство, на церковнославянском имеет значение «обдумывать», «размышлять». А псалмопевец говорит Богу: «Буду рассуждать о заповедях Твоих, и пойму пути Твои».

«Ах, какая прелесть!» – восклицает Наташа Ростова. А православный почему-то вздрагивает. Всё дело в том, что слышится ему в этом невинном восторженном восклицании девочки нечто совсем иное, страшное, ведь «прелесть» по-церковно­славянски – «обман, обольщение, коварство».

Так же кардинально расходятся значения причастия «озлобленный»: по-русски оно значит «обозлившийся», а по-церковнославянски – бедственный, «терпящий зло».

Есть и другие  паронимы, которые вводят в заблуждение. Например, «милый»

переводится на русский – ни за что не догадаетесь! – как «вызывающий жалость».

А если заглянуть в молитвослов?

Начнёт неофит читать утром покаянный 50-й псалом: «Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну» и споткнётся, потому что увидит в последнем слове русский глагол «вынимать». Но «выну» по-церковнославянски – это наречие и означает «всегда». Читая 4-ю песнь канона покаянного ко Господу «Почто… блуд и гордость гониши?», мы должны понимать, что слово «гнать» в славянском имеет также значение «следовать», «соблюдать», например «гони же правду» (1 Тим 6, 11) значит – «следуй же (держись) праведности». А фразу «…Да наглая смерть не похитит мя неготоваго…» надо толковать исходя из того, что слово «наглый» означает «внезапный». В тропарях святым, которые поются на молебнах, часто звучат такие слова: «Правило веры и образ кротости". Правило» по-церковнославянски – это «мера», «мерило», «образец», «эталон»: «Образец (пример) веры и кротости».

Так же обстоит дело и со словом «страсть». Мы привыкли понимать его как «сильно выраженное чувст во, крайнее увлечение чем-либо» или в разговорной речи – «страх, ужас». В славянском же языке значение этого слова конкретней и обширней: «страдание или мучение; болезнь, греховное пожелание; подвиг; бедность и жалкое состояние». Соответственно «страстотерпец - это "человек, претерпевающий муки",а «подобострастный» – «человек, подобный нам, с теми же страстями», тогда как на русском «подобострастный» значит «раболепный, уродливо-покорный, льстивый».

Так, церковнославянское «клеветник» обычно значит  "прокурор, обвинитель на суде" (в том числе, справедливый обвинитель), но уже  встречается и значение "ложный  обвинитель», откуда недалеко до современного русского  "злостного лжеца"

Но есть и ещё одна проблема, порождающая превратное понимание.

Она связана, во-первых, с тем, что чтецы наши порой невнятно читают (словно сами себе, а не для тех, кто предстоит в храме). Я не говорю уже об уморительных оговорках, вошедших в православные анекдоты, типа «рвань на дырище» (в 101-м псалме есть фраза «бых яко нощный вран на нырищи"  - что переводится как "филин на развалинах". А во-вторых, с более печальным фактом: если в культурном диапазоне у человека нет какого-то слова, он его неправильно слышит, просто не узнаёт.

Стоит ли удивляться на этом фоне, что наши глуховатые и не всегда очень образованные бабушки в храме слышат то, что готово воспринять их сознание. Вот откуда все эти «аэро-» и «евромонахи» вместо «иеромонахов», «Мелкосидел» вместо «Мелхиседека», «микрофонный протоиерей» вместо «митрофорного», «от рукавицы Марии» вместо «отроковицы» и прочая.

Говорят, в одной деревенской церкви бабульки во время Евхаристического канона собирали печенье в коробочку. Потому, дескать, что в Херувимской поётся «отложим по печению» (на самом деле – «всякое ныне отложим попечение»).Недаром же байки эти (то ли реальные, то ли выдуманные, кто теперь разберёт) гуляют по интернету и собираются даже в сборники.

Приведу одну из книги Михаила Ардова «Мелочи архи… прото… и просто иерейской жизни». 

Говорят, будто бы некая женщина восприняла стих из песнопения великопостной вечерни «Да исправится молитва моя,яко кадило пред Тобою..." на покаянный лад.

«Да исправится молитва моя, я –  крокодила пред Тобою». 

И будто бы эта прихожанка с сердечным воздыханием прибавила:

–  Не только что крокодила, ещё и бегемота.

А что вы смеётесь? Сам Господь говорил Иову: «Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя…» (Иов 40, 10). Конечно, все мы перед Господом и крокодилы, и ещё похуже, но наделённые способностью мыслить, вот что важно. Так давайте же сделаем наше пребывание в храмах осмысленным.

Ирина ДМИТРИЕВА.